*** Вам не кажется, что в рейтинге вопросов современности проклятущие «что делать?» и «кто виноват?» откатились на перифирию сознания, а первое место уверенно захапала фраза «кто украл «пепси» из учительской?» И самое приятное - на этот, последний вопрос нам регулярно дают ответ. Внятный такой, с показыванием пальцем на виновника. И вообще все вокруг стало вполне понятным: иногда лучше жевать, чем говорить, купим новый чайник – «изменим жизнь к лучшему», и так далее. Тихое существование в удобном мире сиреневых босоножек и прочих товаров народного потребления. Мирные уютные кухни с мелкими дрязгами и перебранками. Бытовые картинки: уборщица драит пол, кто-то шинкует капусту, старушка в углу занята чисткой морковки. Тетки в белом чешут языками, мужики маются – похмелье. Хозяин пока не спускался, и слава богу. Все обыденно, и никакими нибелунгами не пахнет. Если не принюхиваться. Олег Меньшиков вместе с драматургом Максимом Курочкиным предпочли нибелунгов на кухне поискать. Прием не слишком новый – смешивать разные миры в одном флаконе – но сегодня вполне модный, один успех Пелевина чего стоит. Именно Пелевина, кстати, Меньшиков сперва подбивал на написание современной пьесы для своего театра. Что-то не сложилось, но направление движения осталось тем же, пелевинским: узнаваемый быт + телевизионные клише (типа рекламных фразочек) + миф, внезапно вырастающий посреди обыденности, аки гриб, и пожирающий реальность. В случае с “Кухней” реальность жрут нибелунги, что, конечно, штучка для гуманитариев (см. пояснительное приложение). Как вы понимаете, нибелунгов еще сложнее вплести в современность, чем пелевинских Чапаева с Пустотой. Чапаев, по крайней мере, в анекдотах российских жив. Нибелунги для России – миф мертвый. И сталкивание его с таким теплым миром, как кухня, рождает потрясающий эффект. Миры разделены сперва достаточно четко: если высокопарные стихи читаются – средневековье наступает. Если же проза идет, с цитатами из реклам и пением шлягеров – все в порядке, на дворе современность. Но к наступлению второго действия все смешивается окончательно. Уборщица на ресторанной кухне вдруг принимается завывать о Зигфриде и призывать гуннов. Ленивый повар называет себя Атиллой. Гунны, между тем, уже за окном – пятьсот тысяч всадников да боевые слоны. Самый смешной момент: ошалевшие от всех этих безобразий обыватели включают телевизор, а там дикторы хорошо поставленными голосами говорят про “норы полосатых землероек”, сплетающихся в таинственную вязь. На другом же канале Бивис разговаривает с Батхедом: “какие-то чуваки в замке вообразили, что они крутые перцы. Напрасно в нем закрылись нибелунги, никто из них рассвета не увидит”. И – постоянный рефрен – “клево, клево!”, сопровождаемый хихиканьем. Рефрен вполне могу повторить: клево. “Кухня” Меньшикова абсолютно не укладывается ни в какие рамки (даже пресловутые пелевинские). Каким-то чудом холодные нибелунги помогли возникнуть совершенно современному театральному произведению. Оно вряд ли будет в кайф через года два, оно вызывало бы недоумение лет пять назад, но сегодня оно более чем уместно. Хотя недоумение все равно возникнет: старшее поколение будет шокировано, а любителей легких развлечений отпугнет средневековая путаница (сама слышала на премьере шепот: “Они там с ума все сошли, да?”). Но та аудитория, которая, например, восхитилась в “Брате-2” песней “Гуд бай, Америка!” в исполнении детского хора, к “Кухне” должна быть благосклонна. Критика же, как обычно, Меньшикова поругает. Однако в данном случае не прозвучит хотя бы один упрек, который кидали в адрес спектакля “Горе от ума” – Меньшиков уже совсем не тянет одеяло на себя. Более того, он уходит в тень, он горбится, не танцует и разговаривает хриплым голосом (потому как его персонаж болеет). Меньшиков – лишь один из кусочков паззла-спектакля, где патетика сочетается с юмором, а абсурд вырастает из любого сора, а этот “сор” играется актерами легко и свободно, так, что язык не повернется назвать какую-нибудь из “соринок” второстепенной.
Из средневекового литпамятника “Сага о Нибелунгах” в памяти после университета остается обычно четверостишие, уж больно задорно звучащее в переводе Корнеева: Девица юных лет, Милей ее и краше Еще не видел свет”. Девица эта была Кримхильда. Потом она вышла замуж за Зигфрида, который был королем и героем, потому как дракона победил. И когда кровь хлынула из ран убиенного дракона, она облила Зигфрида, и тот стал неуязвимым. Но между лопаток к телу приклеился листок, и в это место предатель Хаген вонзил копье на радость другому королю, Гюнтеру. Затем Кримхильда за мужа начала мстить. В общем, все погибли. Спустя века некий хозяин замка и находящейся в нем кухни вдруг собирается повторить ту же историю у себя на территории. И сообщает своим служащим, что никто из замка не выйдет, пока не будет убит новенький (он, якобы, и есть Зигфрид). А уборщица малохольная является Кримхильдой. А Хаген служит Гюнтеру и в этом мире, причем имя его сопровождается отчеством “Карлович”.
Кримхильда: - Ты точно Атилла или нет?
|
Используются технологии uCoz