|
Олег Меньшиков Ну, в общем, может, это будет видно из текста... |
|
|
|
Шли годы, будь порыв мятежный, и далее, по тексту. Олег Евгеньевич превращался в супер-звезду и выстраивал вокруг себя заборчик от таких, как я, восторженных идиоток. Однако внезапно в этом заборчике вдруг приоткрылась дверца - в связи с тем, что срежиссированный Меньшиковым спектакль "Горе от ума" закрывался, а новая его постановка, "Кухня", наоборот, должна была Москве показана. Интервью давались в порядке очереди, по пятнадцать минут на брата, вернее - сестру, потому как все четыре человека с диктофонами, приглашенные для кратких бесед с О.М., оказались дамами. За соблюдением регламента следили строго: Меньшиков спешил, за стеной шла репетиция его "Кухни", и ему хотелось побыстрее присоединиться к актерам. Стоит еще добавить, что собой Олег Евгеньевич по-прежнему хорош, что он успел очень неплохо загореть, и это ему к лицу, но столбом в его присутствии стоять, увы, было некогда. | - Итак, закрывается "Горе от ума", спектакль, чрезвычайно успешный в коммерческом отношении. Почему?
- Мы не реперуарный театр. Мы существуем в условиях аренды. Театр имени Моссовета нам любезно предоставляет свои выходные. Максимум мы играем три спектакля в месяц. Если мы будем продолжать играть «Горе от ума», а в сентябре у нас выйдет «Кухня», то мы премьерный спектакль будем показывать в меньшем количестве, что неправильно. Есть еще один аспект: дело в том, что мне достаточно быстро все надоедает. И как бы мне не нравился этот спектакль и эта роль, но два года… Два года я еще ни одну роль не играл. Во всяком случае – за последние лет десять. - Стало быть, вам Чацкий надоел. - Да не то чтобы Чацкий надоел… Чацкий мне нравится, мне нравятся стихи, мне нравится компания. Но иногда… Ну, тут все вместе. Был бы у нас репертуарный театр, спектакль, наверное бы остался. - Появилась видеокассета с вашим "Горем от ума". Почему вы решили спектакль на видео выпустить? - У нас не было никаких тщеславных мыслей. Ни, тем более, коммерческих, потому что мы только потратились на это. Но нам предложили, и я подумал – а почему бы и нет? Еще когда разные телеканалы снимали отрывки этого спектакля, он показался нам достаточно телегеничным, если так можно сказать. - Вам не кажется, что в результате переноса спектакля на пленку сместились некоторые смысловые акценты... - Безусловно. - ...в театре крупных планов не бывает, а тут то слезы у Софьи в глазах мелькнут, то еще что-нибудь... - Тут в чем-то плюсы, в чем-то минусы. Ведь уходит дыхание зала, чего жалко, я не имею в виду только аплодисменты, смех. Но появляется то, о чем вы говорили – возможность заглянуть в лицо. Знаете, есть актеры, которые могут транслировать за пределы трех рядов. Есть – которые транслируют за партер. Есть – которые могут до галерки достать. Телевизионная съемка дает возможность наблюдать за любым актером, и тем, кто на метр транслирует, и тем, кто до балкона. И мне кажется, что так даже какие-то замыслы изначальные становятся более понятными. |
|
- Если говорить о финансовой стороне дела, то можете ли вы сказать, сколько спектакль стоил и сколько он вам принес?
- Ничего нам это не принесло. Мы нормально существуем в режиме самоокупаемости на деньги, которые зарабатываем спектаклем «Горе от ума». У нас нет ни каких-то плюсов сумасшедших, ни минусов. Мы играем три-четыре раза в месяц, а не 24, мы не так часто ездим, потому что завязаны на артистах, которые заняты в московских театрах. И потом мы, извините, ведем себя с избирательностью - ездим только на хорошие площадки. То есть не бывает так, что где платят, туда и поехали, а там света нет и в зале не топят. - Вы вообще вникаете в финансовые вопросы театра – аренда, и так далее, или все это лежит исключительно на плечах вашего директора? - Ну, безусловно, в какие-то вопросы приходится вникать, чего я очень не хочу. - Поиск спонсоров, к примеру? - Ну да – все равно же разговаривать приходится мне. - Ваш новый спектакль называется "Кухня". Вроде, кухня это такое место, куда чужих обычно не пускают. Судя по вашим интервью, вы живете примерно в таком же режиме, не слишком подпуская к себе посторонних. Спектакль про «Кухню» – это что, сублимация комплекса скрытности? - Не знаю. Во-первых, наша "Кухня" - это кухня ресторана. И мы никого туда и не пускаем – там приходит всего один посторонний человек и все переворачивает вверх дном. Кухня показалась мне безумно театральным местом действия. А потом есть такое слово – сколок. Любой коллектив – это сколок общества. И на кухне это прослеживается достаточно точно. - О сюжете можете рассказать? - Знаете, это очень сложно. Правда. Не потому, что тайна. Но Максим Курочкин действительно придумал очень интересный ход, очень интересную ситуацию. Существует хозяин ресторана, существуют люди, которые работают на кухне. Подробнее рассказать трудно. - А вы на кухне - кто? - Хозяин. - Как-то так получилось, что наиболее успешные картины у вас - о прошлом, пусть и недавнем советском, как в "Покровских воротах". А "Дюба-дюба", или, к примеру, "Лестница" прошли как-то мимо зрителя. Теперь вот вы взялись за современную пьесу. Вы не боитесь, что история повторится? - Я как-то не думал об этом. Я считаю, что "Дюба-дюба" хороший фильм, он был снят талантливейшим человеком, Сашей Хваном. А с "Кухней"... Спектакль ведь не совсем современный - там все происходит сейчас, но кто знает, что такое сейчас, и кто знает, правда или не правда про параллельные миры. Может, между нами сейчас та-а-акое ходит - мы просто не замечаем. Нет, серьезно, то, что я говорю - не шутка, это имеет непосредственное отношение к спектаклю. - Существует история, что вы отказались везти "Нижинского" в Эдинбург, потому что там не было сцены с настоящим окном, в которое вы - по спектаклю - должны были выпрыгнуть. Все же театр - мир условностей, с которыми зритель мирится. Мирится, например, с тем, что вы - старше Чацкого, а "карету мне, карету" все равно просите. Не жалеете теперь, что тогда отказались от спектакля? - Я вообще редко жалею о том, что я делаю. Я понимаю, что театр условен, но дело не в этом. Мне кажется, что в том прыжке в окно было нечто большее, чем просто театр. Потому что если в нарисованное окно выпрыгнуть - зритель не поверит, как бы оно не было сделано. Может, даже пар бы пустили из окна, как будто зима - но мы бы не добились эффекта присутствия. Этот прыжок, на мой взгляд, ставил в спектакле очень жирную точку: для кого-то минусовую, для кого-то - с плюсом, для кого-то это был восклицательный знак. Но заканчивал спектакль прыжок артиста из окна реального здания. И если окна бы не было, то нужно было бы придумать равный по силе трюк. Может быть, это был бы не прыжок в окно, а самосожжение, но мы ничего не придумали. И прыгать в фанерное окно после того, как я прыгал на настоящую улицу... Ну, вы понимаете, о чем я говорю. А Эдинбург... Ну, что Эдинбург? Тут ваша покорная слуга открыла рот для следующего вопроса, но пятнадцать минут успели куда-то улетучиться. Меньшиков улыбался - не то, чтобы злорадно, но... Хотя да, наверное, злорадно. Однако чертовски обаятельно. |
