| "Ленком" | На странице: "Шут Балакирев" Что сказал Григорий Горин об этом проекте "Укрощение укротителей" "Мистификация" Марк Захаров о проекте "Мистификация" |
|
Григорий Горин. "Шут Балакирев" "Ленком", постановка Марка Захарова. В ролях: Сергей Фролов, Олег Янковский, Александра Захарова, Николай Караченцов, Александр Збруев, Александр Лазарев-младший, Татьяна Кравченко. Марк Захаров уже не первое десятилетие ставит спектакли победные. На них почти не достать билетик, на них престижно сводить девушку, в них открываются новые имена. В случае с "Шутом Балакиревым" предугадать ажиотаж публики было нетрудно: последняя пьеса ушедшего от нас блистательного драматурга, звездный состав, плюс - тема. Тема, которая всегда занимала и Захарова, и Горина. Этот потрясающий тандем часто вглядывался в лица тех, кто не от мира сего, будь то Свифт, Тиль Уленшпигель или барон Мюнхгаузен. И часто сталкивал этих гениальных фантазеров с властью - пошловатой и беспощадной в своей непробиваемой нормальности. В случае с Балакиревым, как это ни странно, мы имеем несколько иной расклад. С одной стороны, все, вроде бы, вписывается в привычный алгоритм - есть шут. Есть царь. Есть окружение царя. Окружение ищет личной выгоды, царь самодурствует понемножку, а шут говорит скабрезности, хотя подразумевается, что у последнего - сложный внутренний мир, творческая натура и так далее. Однако история, рассказанная "Ленкомом", получилась несколько не об этом. Балакирев - шут "хреновый" (о чем ближе к финалу своему любимцу сообщает Петр). Он случайно попал в записные остроумцы из Преображенского полка: захотел искупаться на посту солдатик, а тут вдруг Меньшиков из-за кустов вышел. И нерадивый, но смешной боец был отправлен в нижнем белье в Санкт-Петербург - в шутейную команду. Пошутить как-то особенно он и не успел: тут же стал винтиком в интригах, носил записочки туда-сюда, за что потом в острог угодил. Так что обычная схема попадания придворного потешника в немилость - мол, слишком много правды крылось в его шутках - тут не срабатывает. Какая там правда... Балакирев выглядит, скорее, начинающим политиком, не упускающим ни выгоды своей, ни общения с удобными людьми. Он - как секретарша большого босса, к которой идут все на поклон лишь потому, что близка она к нужному "телу". Шутом же - и гениальным шутом - в спектакле оказывается... Петр Первый. Это он совершает безумства, это он не может найти понимания нигде, разве что когда его голова покоится на коленях Екатерины Петру становится чуть легче. Он лазает к любимой на балкон, он спаивает принца Голштинского, он наделен тем самым виденьем мира, которое и делает человека шутом в глазах обывателя. Но в руках Петра - власть. И потому ощущение бессилия, порождающее в обычном шуте сарказм, царя заставляет браться за топор. Дуэт Янковского (Петра) и Захаровой (Екатерины) - получился главным в спектакле. Екатерина в исполнении Александры Захаровой вообще зрелище ошеломляющее. Глаз нельзя отвести от этой женщины, и слабой, и заблудшей, и спивающейся в финале, потерянной без умершего венценосца. И акцент ее трогательный сперва смешит, а потом заставляет горло сжиматься. И взгляд ее беспокойный - несчастный вгляд бабы, оставшейся без мужика и вынужденной тянуть бо-ольшое хозяйство - целую страну... Кажется, Захарова еще и не играла ТАК, хотя без выигрышных ролей ей сидеть, вроде, не приходилось. В "Балакиреве" вообще все играют так, что наслаждаешься чуть ли не каждой короткой, отточенной репликой. Блеск, огнь и пламя, зал то смеется, то утирает слезы. Лишь Балакирев - человек, чье имя носит спектакль - все время пребывает как-то не в центре. Его судьба, ставшая гвоздиком, на который, собственно, и подвешена вся картина, кажется некой побочной историей: вот маленький человек оказался рядом с большими событиями и пострадал без вины. А шутом - настоящим Шутом, артистом - он стал, как это ни парадоксально, тогда, когда в шутовских его услугах надобности уже не было. Когда Петр и Екатерина ушли со сцены - и исторической, и театральной, а Ягужинские-Меньшиковы-Шафировы побежали бороться за бесхозную власть. И Балакирев, крошечный и слабый, остался с неким давящим на плечи знанием. Знание породило музыку: из дудки, будто бы переданной Петром Балакиреву с того света, полились за глотку берущие звуки. Анекдоты, скабрезности, прочая словесная шелуха осыпались. Истинному Шуту они, по сути дела, и не нужны. Валентина ЛЬВОВА
- Григорий Израилевич, почему вдруг вас заинтересовали Балакирев, петровская эпоха?
Страшное дело творится, господа: герой Дмитрия Певцова Петруччо женился, а супруга Мария его в спальню не пускает! Не будет тебе, мол, брачной ночи, пока не станешь кротким и милым и не признаешь мое первенство в доме. Петруччо, между тем, мужик решительный, повара способен в окно выбросить, а в сексуальных играх он вообще неистов, аки лев. С этого и начинается комедия, премьера которой на днях прошла в «Ленкоме». Англичанин Джон Флетчер написал пьесу «Награда женщине, или Укрощение укротителя» в семнадцатом веке по следам шекспировского «Укрощения строптивой». В наши дни эта комедия вдруг привлекла внимание режиссера Романа Самгина, который пустился в импровизации и во многом изменил сюжет, в чем честно признался. По идее, Самгин вообще мог обойтись без Флетчера – если судить по результату, достаточно было вдохновиться старым рекламным роликом про то, как мужик хотел на футбол, а потом на него жена дыхнула фрэшмейкером, и он поехал к «маме». В фарсе задействован еще и «сын степей» - Чужестранец с монголоидными чертами лица (его играет студент РАТИ Баатор Калаев), который время от времени развлекает всех словами типа «тусададыч». В него влюблена девушка Ливия, в первой же сцене начинающая пьяно покачиваться на радость публике. Также есть голубоватый персонаж, тоже к этому Чужестранцу клеящийся, а после «облома» уходящий со словами: «Любви не получилось, только дружба». Еще наличествуют обязательный комический старик и комическая же «тетя». Старик в ожидании своей молодой невесты залезает в бочку, куда, извините, мочатся другие персонажи, а «тетя» бродит по сцене со вздыбленными волосами и накладной грудью, подложенной в блузку где-то в районе талии. Такие вот низовые шутки. Иногда смешные, иногда пошлые. Иногда очень пошлые. Впрочем, театр в семнадцатом веке тоже не был слишком целомудренным. Так что проблема «ленкомовской» премьеры – не в плоском юморе. Проблема в том, что при внесении изменений в сюжет авторы собрали кучу кирпичиков-хохм и так и не смогли построить из них здание. Вот и валяются эти кирпичи на сцене, почти ничем не связанные друг с другом. Тут пошучено, там пошучено, а вот, кстати, и финал, где хочешь-не хочешь, а Петруччо придется укротиться. Сам процесс укрощения на сцене отсутствует. Кроме стартового «ноу секс», других трюков героиня Марии Мироновой зрительницам, желающим приструнить собственного мужика, не предлагает. Так что отрезок между начальной точкой и хэппи-эндом произвольно заполняется штучками в духе студенческих капустников. Из капустно-необязательной стилистики выламываются два персонажа. Это - Петруччо- Певцов, от которого идет в зал такая бешеная энергия, что просто невозможно понять, чего это Мария Миронова в спальне заперлась. И это – «тетя». Ее играет Олеся Железняк – актриса молодая, умеющая быть по желанию и обаяшкой, и уморительно смешной страхолюдиной. И хотя более фарсового и нелепого существа, чем ее «тетя» и придумать трудно, Олеся как-то умудряется быть по-человечески естественной даже в роли подобного огородного пугала. Такое вот редкое явление. Особенно заметное на фоне массовых сцен в стиле комик-группы «Маски».
А удовольствие получать было от чего, начиная с актеpских pабот и пpекpасного, за душу беpущего голоса ленкомовской дебютантки - кpасавицы Анны Большовой, игpавшей Панночку. Разумеется, как всегда у Захаpова, на сцене что-то постоянно взpывалось, гpемело и свеpкало. В пеpеpывах между фейеpвеpками пpоизносились шутки. В пеpеpывах между шутками залу позволяли немного погpустить: судьба pодины, как-никак. Да и меpвеньких жалко. Меpтвые, кстати, в спектакле пpисутствуют не только в виде бестелесных имен в помещичьих списках. Меpтвые пеpеполняют сцену. Бесхозные, бpодят они по маниловским доpогам. Ненужные, валяются вокpуг Собакевича. Да и веpная пpоводница и наставница Чичикова - Панночка - меpтва, меpтва, меpтва. Впpочем, а были ли живые-то? Были ли нужные? Зайдя в гоголевский паноптикум, Маpк Анатольевич освободил и без того жутковатых пеpсонажей от всякого налета цивилизации. Реализм был задвинут куда подальше: стаpинные диваны пpошлого века на сцене не появились, и пpавильно. В Чистилище диванов не бывает. А бывают там бестелесные пpизpаки, затеpявшиеся во тьме и мечтающие, чтобы хоть кому-то понадобились их меpтвые души. И слышно только пpедвкушающее: чи-чи-чи-чи. К нам едет Павел Иванович Чичиков.
Перед тем, как Маpк Захаpов пpедставил зpителям "Мистификацию" по пьесе Нины Садуp "Бpат Чичиков", он так анонсировал свой спектакль в интервью:
|
