II. основная часть
1. ЛАБИРИНТ




Спасти меня и Зевсу не под силу
Из этих каменных тенет. Забыто,
Кем прежде был. Остались только плиты
Бессменных стен, маячащих постылой
Моей судьбой, прямые коридоры,
Ведущие по кругу, открывая
Знакомую развилку, на которой
За столько лет расселась мостовая.
И снова различаю под ногою
Зловещий след в пыли. И слышу снова,
Как вечера, сойдясь в кольцо тугое,
Рокочут ревом или эхом рева.
И чувствую: в потемках наготове
Тот, чей удел, не зная милосердья,-
Томить пустыней, добиваться крови
И, наконец, моей отведать смерти.
Мы ищем встречи. Ждать все безысходней,
И если бы конец - уже сегодня!

Хорхе Луис Борхес, "Лабиринт"(1)














А.

Частота употребления слова "лабиринт" у Борхеса. Отсутствие выбора у толкователя, его обязанность говорить о лабиринте и лезть в лабиринт.

Лабиринт - символ, о котором, упомянув Хорхе Луиса Борхеса, говорят в первую очередь. Лабиринт стал чем-то вроде общего места, и само постоянное повторение Борхесом слова "лабиринт" сравнимо с повторяемостью деталей в реальных лабиринтах *.
Примеры можно перечислять до бесконечности (еще одно неизбежное слово при разговоре о Борхесе). "Ночью я бредил этой метафорой",- рассказывает Шарлах Леннроту в новелле "Смерть и буссоль",- "я чувствовал, что мир - это лабиринт, из которого невозможно бежать, потому что все пути - пусть кажется, что они идут на север или на юг,- в самом деле ведут в Рим, а Рим был заодно и квадратной камерой, в которой умирал мой брат, и виллой Трист-ле-Руа"(3). "Мелодия казалась жалким лабиринтом, который то раскручивается, то скручивается"(4),- пишет Борхес в рассказе "Конец". Римскому трибуну /"Бессмертный"/ грезится "чистый, невысокий лабиринт"(5), в самом центре которого стоит кувшин, а полконик Табарес из "Другой смерти" говорит о "людях землистого цвета, ткущих в полусонном марше бесконечные лабиринты"(6). В "Письменах бога" жрец-узник представляет себе "лабиринт огромных кошек"(7), а затем
______________________________________________________

* Описывая один из своих лабиринтов - виллу "Трист-ле-Руа", Борхес говорит о "маниакальной повторяемости украшений"(2). Рассуждающий о Борхесе вправе сказать о маниакальной повторяемости многих слов у Борхеса, будучи обречен при этом столь же маниакально повторять эти же слова.

пытается выбраться из "ненасытного лабиринта сновидений"(8). Яромиру Хладику ("Тайное чудо") при выходе из камеры кажется, "что по ту сторону двери его ждет лабиринт галерей, лестниц, пристроек"(9). Далее возникает еще один лабиринт - дом минотавра Астерия, и "Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте", потом появляются "Два царя и два их лабиринта", после вспоминается книга-лабиринт из "Сада расходящихся тропок", с лабиринтом сравнивается Тлен, вымышленный Сайлэс Хейзлем упоминается как автор "A General History of Labirints"(10), первая книга Герберта Куэйна - "The God of the Labyrinth"(11). Отто Дитрих цур Линде говорит о своих соотечественниках, что они "подобны искуснику, соткавшему лабиринт и обреченному блуждать в нем до конца дней"(12). Герой "Алефа" видит Лондон как "разрушенный лабиринт"(13), книга в "Вавилонской библиотеке" представляет собой "настоящий лабиринт букв"(14).
Лабиринты множатся, рождается лабиринт из лабиринтов*, которые непохожи и, вместе с тем, похожи друг на друга. Они то упоминаются вскользь, существуя в тексте на правах метафоры, то становятся реальным местом действия, если можно называть реальным хоть что-то у Борхеса. Они не оставляют толкователю выбора - тот должен истолковывать лабиринт. "Человеком пустыни и лабиринта"(16) называет Борхеса Морис Бланшо, Джордж Стайнер писал об особом борхесовском журнале, первый номер которого, "естественно, украсят зеркала и лабиринты, а также - тигры, затаившиеся в глубине этих зеркал, вернее, в их молчаливых стеклянных лабиринтах"(17), Анна Мария Барренчеа назвала свою книгу "Борхес - творец лабиринтов" (на испанском, английский вариант назывался "Ирреальность в произведениях Х.Л.Борхеса"), Джон Барт считает лабиринт "любимым образом Борхеса"(18) и т.д.
________________________________________________________
* И даже о лабиринте из лабиринтов невозможно сказать, не сославшись на Борхеса - Ю Цун (в "Саду расходящихся тропок") думает о "лабиринте лабиринтов, о петляющем и растущем лабиринте, который охватывал бы прошедшее и грядущее и каким-то чудом вмещал всю вселенную"(15).

Толкователь должен натыкаться вновь и вновь на общее место, которое сделано общим местом самим Борхесом, а отнюдь не исследователями его творчества. Говоря о старике из "Юга", Борхес пишет, что "годы сточили и обкатали его, как вода - камень или как поколения людей - мудрую фразу"(19). Точно так же и Борхес сточил и обкатал слово "лабиринт". Он сам практически убил это слово, сделав его произнесение обязательным для рассуждающего о прочитанном. Вспомним диалог Стивена Альбера и Ю Цуна ("Сад расходящихся тропок"):
"- Какое единственное слово недопустимо в шараде с ключевым словом "шахматы"?
Я секунду подумал и сказал:
- Слово "шахматы".
- Именно, - подхватил Альбер.- "Сад расходящихся тропок" и есть грандиозная шарада, притча, ключ к которой - время; эта скрытая причина и запрещает о нем упоминать. А постоянно чураться какого-то слова, прибегая к неуклюжим метафорам и нарочитым перефразам, - это и есть, вероятно, самый выразительный способ его подчеркнуть"(20).
Если рассуждать подобным образом, нетрудно прийти к выводу, что отнюдь не слово "лабиринт" - ключевое для Борхеса. Но сама легкость сделанного вывода настораживает - уж не подтолкнули ли нас к этому решению? Точно так же, как подталкивали, из рассказа в рассказ, к решению обратному.


В.

Объяснение, данное самим Борхесом:
а).достойно ли оно доверия, б).является ли оно исчерпывающим.

Беседуя с Марией Эстер Васкес, Борхес рассказал *, как началась для него тема лабиринта:
"Помню, в какой-то книге была гравюра, семь чудес света, и среди них - критский лабиринт. Строение походило на арену для боя быков, только с окошками, но крохотными, как скважины. Ребенком я думал, что, если смотреть внимательно, вооружась лупой, то сумеешь разглядеть Минотавра. Кроме того, лабиринт - явный символ замешательства, а замешательство - или удивление, из которого, по Аристотелю родилась метафизика,- чувство для меня самое привычное, как для Честертона, который говорил: "Все проходит, кроме удивления, особенно - перед буднями". Чтобы выразить это замешательство, которое сопровождает меня всю жизнь, я и выбрал символ лабиринта, вернее, мне понадобился лабиринт. Строение, возведенное, чтобы в нем затеряться, - разве это не символ замешательства?"(21)
Итак, произнесено слово "замешательство". Или "удивление". Но прояснит ли что-нибудь механическая замена слова "лабиринт" на то, что, якобы, это слово символизирует? И потом, какая возможна ясность, если речь идет о лабиринтах и замешательстве? Еще одна настораживающая деталь - выражение "явный символ", но к этому мы вернемся позже.
________________________________________________________
* Или думал, что рассказал. Или мы думаем, что рассказал.

Стоит ли вообще верить объяснениям, данным в интервью? Если переписчики (из "Лотереи в Вавилоне") сознательно "приносят тайную клятву пропускать, интерполировать, искажать"(22), то в интервью слишком велика опасность бессознательных искажений. Или упрощений. Отвечающий (вольно или невольно) часто съезжает на накатанную дорожку - чем чаще задается вопрос, тем меньше вероятность, что ответ можно безоговорочно принять на веру. Ответ Борхеса в данном случае достаточно "обкатан": он отсылает интервьюера к детству, что наверняка делал и ранее, в других интервью; он говорит о замешательстве, как чувстве для себя самом привычном, что тоже - судя по гладкости фраз - произносилось ранее; он подставляет Марии Васкес "другого Борхеса".
Другой Борхес "слегка афиширует пристрастия" собственно Борхеса "и тем превращает [эти пристрастия - В.Л.] в аксессуары актера"(23). Такая афишировка - вполне естественная, впрочем - не позволяет относиться с полным доверием к ответам в интервью. Хотя поверить хочется, хочется воспринять слово "лабиринт" так, как современные компьютерщики, не мудрствуя лукаво, воспринимают какие-либо программные процедуры - когда название процедуры не говорит ни о чем, и, в то же время, говорит о том, что при нажатии определенной клавиши, при написании определенного набора символов, мы экономим время, внося в память компьютера в энное количество раз большее число знаков. Упомянув "лабиринт", Борхес дает понять и о смятении, и об отчаянии, и о бреде, и о болезненном состоянии, и об общей запутанности дел, и о поиске единственно верного решения среди миллионов неверных. Когда Яромиру Хладику перед расстрелом кажется, что за дверью своей камеры он увидит лабиринт, "действительность оказывается беднее"(24). Это несоответствие говорит о смятении и отчаянии Хладика, хотя собственно о смятении и об отчаянии Борхес и не пишет. Шарлах бредит на "Трист-ле-Руа", проклиная свое бессилие, и тоже видит лабиринт. Будущий бессмертный - римский трибун - представляет лабиринт, умирая от жажды, и лабиринт становится знаком того, насколько герою хочется пить. Повелитель арабов ("Два царя и два их лабиринта") блуждает в вавилонском головокружительном и хитроумном лабиринте "в замешательстве и унижении до самого заката"(25).
Соблазн так и остановиться на слове "замешательство" достаточно велик. Но о замешательстве, бреде, отчаянии можно говорить лишь тогда, когда герой теряется в лабиринте. Когда он - не творец. Однако Хладик, получив от Бога тайный год, дописывает пьесу и тщательно, непостижимо, возводит "во времени свой высокий лабиринт"(26). Шарлах сооружает лабиринт вокруг человека, засадившего в тюрьму его брата. Арабский царь не выдумывает лабиринта, ибо "запутывать и ошеломлять подобает лишь Богу, но не людям"(27), но предоставляет своему пленнику-врагу божий лабиринт - пустыню. А Бессмертный создает текстовой лабиринт - семь путешествий Синбада и историю Бронзового города. И - апокрифичное послание Жозефа Картафила.


С.

Кто имеет право на строительство лабиринтов у Борхеса. Возможен ли выход из лабиринта.

Имеет ли место замешательство в этом случае? Строитель лабиринта уверен в себе и в своем будущем создании, он создает то, что породит замешательство* в другом. Он уже наделен властью "запутывать и ошеломлять" - эта власть появляется у него после плутаний по чужому, может быть, божьему лабиринту. Тот, кто никогда не блуждал по чужим темным коридорам, не имеет права заманивать в свои темные коридоры - "чтобы быть свободным от заблуждения, надо побывать у него в плену"(28). Чтобы не запутаться при возведении своего лабиринта, надо сперва пометаться по чужому. Первый царь из новеллы "Два царя и два их лабиринта" как раз и был покаран за то, что повелел возвести лабиринт просто так, от скуки, без особой цели, лишь затем, чтобы "запутывать и ошеломлять". Он не прошел проверку плутанием по чужим коридорам, но самодовольно решился на пугание людей тайной.
Однако метание-плутание в лабиринте тех, кто смог выйти благополучно, не означает того, что они прошли лабиринт до конца. Они заходили не по своей воле, не с праздным любопытством исследователя. Возвести новый лабиринт может лишь тот, кто не нашел самостоятельно выхода из старого, но в старом-таки побывал. Покинуть старый, враждебный лабиринт можно лишь случайно, или - благодаря уступке "сверху". Выход по правилам, найденный с помощью логики и собственного разума, равнозначен смерти и - поражению.
________________________________________________________
* Замешательство - когда речь идет о мести. Некое эстетическое чувство, которое тоже можно назвать замешательством, но, опять же, эстетическим - когда говорится о лабиринтах литературных.

Леннрот, прошедший по всем коридорам специально для него построенного лабиринта, умирает. Ученый Стивен Альбер, нашедший разгадку китайской книги-лабиринта, не может остаться в живых. Ересиарх из "Смерти и буссоли", убитый, вроде бы, случайно, на самом деле платит за то, что он успел узнать - за произнесенную первую букву Имени Бога. И жрец-узник Тисерий, найдя ключевое слово - отыскав имя Бога - произносить его отказывается, чтобы остаться собой. Письмена на шкуре тигра становятся ненужными ему, когда победа уже близка. Победа заставит узника перестать быть узником, стать всем и никем. Личность исчезнет: всемогущий, бессмертный - это никто. Плюс бесконечность и нуль, в принципе, равны. Они - одно.
Умственная победа - итог "мозгового штурма" - для Борхеса вообще невозможна. Да и неумственные победы весьма сомнительны. Победа зачеркивает героя - нравственно (как в "Саду расходящихся тропок", где герою остаются лишь неизбывные сожаления и усталость) или физически (как в "Смерти и буссоли"). А в рассказе "Конец" мститель, завершив свое дело, становится никем. В случае же, если разгадка находится лениво, от нечего делать (как в новелле "Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте"), умирает загадка.
Розанов как-то писал: "Я схватил Победу, но увидел Смерть. И я разжал руку"(29). Леннрот руку не разжимает, он не успевает разглядеть смерть, он слишком захвачен сложной, интересной для него гипотезой. Он увлеченно хватается за белые, нарочитые нитки, оставленные специально для него. Он еще не понял, что каждая загадка - ловушка; жить останется либо тот, кто не заметил лабиринта (как Тревинариус, например), либо тот, кто не нашел разгадки. Тот, кто разгадку находит, обязан умереть, потому как ответ всегда один - смерть. За право взглянуть на последнюю страничку задачника, за право удостовериться в правильности гипотезы, приходится платить. Ученик будет выведен учителем из класса. Сыщик наткнется на дуло револьвера.
Герой платит за то, что "битва и победа - своего рода льготы"(30). Далее в "Немецком реквиеме" Борхес продолжает - "быть Наполеоном проще, чем Раскольниковым"(30). Может, поэтому Леннрот Борхеса и проигрывает Шарлаху. Леннрот-победитель Борхесу не так интересен, Леннрот-Наполеон - это Огюст Дюпен Эдгара По. А такой вариант уже отыгран...

D.

Эрнесто Сабато: Леннрот-марионетка.
Леннрот - марионетка?

Эрнесто Сабато, сравнивая лабиринты "Вымышленных историй" с лабиринтами Кафки, пишет о бросающемся в глаза различии: "лабиринты Борхеса напоминают о геометрии или шахматах, подобно парадоксам Зенона, порождают тревогу интеллектуальную, вызванную абсолютной ясностью элементов, вводимых в игру; кафкианские лабиринты, напротив, представляют собою темные переходы, бездонные, непостижимые, они приводят в отчаяние, и это - отчаяние кошмаров, идущее от полной невозможности постичь природу вступающих в игру сил. Первым лабиринтам присуща некая внечеловечность, вторые, возможно, пугают именно человеческими свойствами. Детектив Эрик Леннрот - не человек во плоти. Он символ, марионетка и следует с закрытыми - или с открытыми - глазами Математическому Закону, не оказывая ему ни малейшего сопротивления, как не сопротивляется гипотенуза при доказательстве теоремы Пифагора. Он тем и привлекателен, что не может сопротивляться. У Кафки тоже царит неумолимый Закон, но он совершенно неизвестен; герои Кафки пребывают в тревоге, поскольку подозревают о существовании чего-то подобного, они сопротивляются, как человек, единоборствующий с ночными кошмарами, они вступают в борьбу с судьбой. Они привлекательны именно этим, напрасным сопротивлением"(31).
В принципе, с Эрнесто Сабато полностью согласиться нельзя. Во-первых, его высказывание о лабиринтах Борхеса вообще не приложимо ко всем лабиринтам Борхеса - называемым или описываемым. (Разница велика - периодически в текстах Борхеса возникают те самые темные переходы и коридоры, которые якобы наличествуют лишь у Кафки, но иногда Борхес не произносит слово "лабиринт". Так Винсент Мун рассказывает о беге за предателем "по сумрачным адским коридорам и по крутым жутким лестницам"(32) - ни слово "геометрия", ни слово "шахматы" тут неприемлемы, а вот слово "сон" и "кошмар" - да. "Ненасытный лабиринт сновидений"(33) в "Письменах бога" также не имеет к геометрии никакого отношения).
Во-вторых, некая неясность есть и в вопросе о марионетках. Марионетками можно назвать и героев Кафки: вряд ли Землемер К. более "человек во плоти" нежели Эрик Леннрот. И потом, чьи марионетки имеются в виду? Если речь идет о марионетках автора, то, разумеется, Леннрот - марионетка, символ и т.п. (как и герои Кафки - для Кафки). Если же мы говорим о подчинении (Леннрота) и сопротивлении (у Кафки) каким-либо законам (Законам), то мы слегка передергиваем: Леннрот стал марионеткой не потому, что следовал - пусть и с открытыми глазами - Математическому Закону. Он полагал, что Действительность следует Математическому Закону. Он верил в наличие Математического Закона. И считал себя самого хозяином Математического Закона-инструмента, умеющим этим законом пользоваться - для объяснения Действительности.
Леннрот привлекателен не тем, что он не умеет сопротивляться - он привлекателен как любой главный герой-сыщик. (Одно из правил детектива - сыщик обязан вызывать симпатию, несмотря на недостатки. Вспомним омерзительного в своей самонадеянности Пуаро - прилизанного, яйцеголового. Вспомним надменного Холмса. Однако их умение ДУМАТЬ обычно и вызывает симпатию, восхищение, являясь оправданием существования сыщика). В финале же Леннрот уже привлекателен как герой-жертва и потому вызывает сочувствие. Проблема совсем не в том, что Леннрот не умеет сопротивляться - он не знает, что ему нужно сопротивляться. И сопротивляться именно себе-думающему, себе-делающему выводы.
Уверенность Леннрота в собственных силах и умственных способностях как раз и делает его марионеткой для Шарлаха - рассчет Шарлаха на то, что Леннрот войдет в лабиринт, сопоставим с рассчетами, к примеру, киношных киллеров - если у жертвы есть машина, то жертве надо будет машину завести. Вывод: двигатель автомобиля - прекрасное место для бомбы. Если сыщику подкинуть загадку, сыщик станет искать разгадку; если для математика построить треугольник и намекнуть, что треугольник скоро превратится в ромб, математик сам найдет недостающую точку. Вывод: в этой точке и стоит сыщика-математика ожидать. Вера в наличие Математического Закона * и умение строить ромбы приводят к тому, что Леннрот заблудился, запутался, подставился под выстрел.
Для Борхеса он и в самом деле - то же, что гипотенуза для Пифагора. И математически доказывается (Борхесом) как раз неприемлемость, непригодность математики для объяснения бытия. "Причины, по которым один человек может любить или ненавидеть другого, бесчисленны. Мун же сводил мировую историю к банальным
_______________________________________________________

* Смешная параллель: у Джерома К.Джерома ("Трое в лодке, не считая собаки") самоуверенный Гаррис считает, что он сможет быстренько пройти лабиринт. Причина такой уверенности - обладание планом лабиринта, из которого ясно - на каждой развилке нужно поворачивать направо. В итоге Гаррис - хозяин схемы-инструмента, знаток Математического Закона - потерялся, сбив по дороге с толку еще с десяток людей. Только вот у Джерома плутания людей, доверившихся математике и схеме - повод для смеха...

экономическим противоречиям"(34),- рассказывает сам Мун в "Форме сабли". Упорядоченность же бытия совершенно не связана ни с математикой, ни с "банальными экономическими противоречиями". "Десять лет назад",- пишет Борхес в "Тлене...", - "достаточно было любого симметричного построения с видимостью порядка - диалектического материализма, антисемитизма, нацизма,- чтобы заворожить людей. Как же не поддаться обаянию Тлена, подробной и очевидной картине упорядоченной планеты? Бесполезно возражать, что ведь реальность тоже упорядочена. Да, возможно, но упорядочена-то она согласно законам божественным - даю перевод: законам бесчеловечным, которые нам никогда не постигнуть. Тлен - даже если это лабиринт, зато лабиринт, придуманный людьми, лабиринт, созданный для того, чтобы в нем разбирались люди"(35).
Один из французских детективных романов назывался весьма красноречиво: "Инженер слишком любил цифры". Неудивительно, что инженера очень быстро убили - и неудивительно, что убили именно за любовь к цифрам...

Е.
Путь "ИЗ".

Лабиринт Борхеса (наряду с библиотекой, но об этом - позже) становится главным образом истощения литературы в статье Джона Барта "Литература истощения". "Лабиринт",- пишет Джон Барт, -"в конечном счете есть место, где в идеале даны все возможности выбора (в данном случае - выбора направления). Все они (за исключением особого случая - Тесея) должны быть исчерпаны до того, как герой достигнет центра, где, как вы помните, его поджидает Минотавр и две финальных возможности - поражение и смерть или победа и свобода. Легендарный Тесей, в сущности, небарочен: благодаря нити Ариадны он может пройти через Критский лабиринт кратчайшим путем"(36).
"Иисус - это прямой путь, спасающий нас от кругов лабиринта, в котором плутают безбожники"(37),- цитирует Августина Аврелиан в новелле "Богословы". Но тогда для спасения необходима вера (или нить Ариадны). Герои Борхеса редко верят, и поэтому нечто, принимаемое ими за нить Ариадны, оказывается той ниточкой, которой паук притягивает муху в центр паутины.
Джон Барт сравнивает с Тесеем - героем и победителем - самого Борхеса, ни один из его героев такого сравнения не удостоен. Борхес же может выйти из лабиринта истощенной литературы - ибо Борхес не испытывает способность искусства к истощению, а пользуется этой способностью, чтобы создать свое искусство. "Борхесу вовсе не нужно писать "Энциклопедию Тлена" или книги Вавилонской библиотеки, ему достаточно осознавать такую возможность",- говорит Барт. Борхесу не нужно строить лабиринт, ему достаточно про лабиринт написать.







ПРИМЕЧАНИЯ


1. Борхес Х.Л. Сочинения в трех томах. Издательская фирма "Полярис", 1994, т.3, с.133

2. Борхес Х.Л., цит.изд., т.1, с.354

3. Там же, с.355

4. Там же, с.370

5. Там же, с.386

6. Там же, с.428

7. Там же, с.458

8. Там же, с.459

9. Там же, с.362

10. Там же, с.273, примечание (борхесовское) к новелле "Тлен, Укбар и Орбис Терциус".

11. Там же, с.307

12. Там же, с.438

13. Там же, с.489

14. Там же, с.314

15. Там же, с.323

16. Морис Бланшо. Литературная бесконечность: "Алеф".//Портрет в зеркалах: Борхес. "Иностранная литература", 1995, 1, с.205.

17. Джордж Стайнер. Тигры в зеркале. //Портрет в зеркалах: Борхес. "Иностранная литература", 1995, 1, с.212.

18. Речь идет об эссе "Литература истощения", "The Atlantic Monthly", vol. 220, август 1967 года.

19. Х.Л.Борхес, цит.изд., т.1, с.380

20. Там же, с.328

21. Там же, т.3, с.425

22. Там же, т.1, с.303

23. Там же, т.2, с.

24. Там же, т.1, с.362

25. Там же, с.469

26. Там же, с.363

27. Там же, с.469

28. Там же, с.435

29.

30. Х.Л.Борхес, цит.изд., т.1, с.435

31. Эрнесто Сабато. Рассказы Хорхе Луиса Борхеса.// Портрет в зеркалах: Борхес. "Иностранная литература", 1995, 1.,с.222.

32. Х.Л.Борхес, цит.изд., т.1, с.342

33. Там же, с.459

34. Там же, с.339

35. Там же, с.286

36. "The Atlantic Monthly", vol. 220, август 1967 года.
37. Хорхе Луис Борхес, цит.изд., т.1, с.405