Примерно в эти дни я снова встретилась с Бернаром. Еще в Москве, покупая необходимые, если верить традиции, сувениры, я долго пыталась понять, что вообще можно подарить бармену в Париже. Водка отпадала сразу: везти в руках сумку с бутылкой можно только тогда, когда руки эти – мужские. В результате была сделана оптовая закупка шкатулочек а-ля Палех, дешевеньких, но милых.

Бернар моему звонку обрадовался, а потом обрадовался и шкатулочке. Мы выпили по бокалу вина в каком-то ресторанчике, причем разговор шел в стиле:
- Как дела?
- Идут.
- Семья?
- Хорошо.
- В Москве холодно сейчас?
- Нет, - говорю, - теплее, чем здесь.
(Скоро все стало наоборот, но и далее про погоду в Москве мне приходилось говорить со всеми собеседниками, попадавшимися случайно на пути).
- О, - удивился Бернар. – Теплее?
Прекрасная светская беседа, слегка омраченная квартирной темой. Ну, это уж было неизбежно. Тут и следующая неизбежная тема подкатила:
- Тебе нравится здесь, в Париже? Красиво, правда?
Почему-то все парижане задают этот вопрос. Туристические наплывы приучили их к тому, что их город – самый красивый на земле, и попробуйте-ка сказать, что вам не нравится в этом раю земном – не поймут.
- Красиво, - сообщаю. – Только, знаешь, я так забегалась, что даже на Эйфелеву не посмотрела.
- Но ты ее раньше видела?
- Да.
Тут Бернар замялся. Пуговицу затеребил на пиджаке. Круглую такую, золотистую, не маленькую.
- М-м, я могу тебя туда свозить. Прямо сейчас. Ты не боишься ездить на мотоцикле?..
- Видишь ли Бернар, - сказала я задумчиво, - не знаю. Я на нем еще как-то не каталась.
Бернар просиял, как монета в два евро:
- Тогда пошли.

И мы пошли. Полагаю, без предварительно выпитого вина я б на это не решилась. Взрослый человек все же. Представитель, практически, своей страны. И тут – спешу на чей-то мотоцикл.

Шлем я застегнула с четвертой попытки. Бернар был счастлив: развлечение ожидалось редкое, под названием «кто на новенького?». Моя физиономия, полагаю, выражала несколько иные чувства.

Его старая машина явно не была рассчитана на двоих. «Держалок» для пассажира на багажнике прикрепить никто не догадался. Водрузившись на сиденье и вывернув руки, чтобы хоть как-то охватить этот самый багажник, я успокаивала себя тем, что машина – старая, лихачить парень на этом драндулете не начнет, да и Эйфелева здесь не так далеко. Прорвемся, русские не сдаются.

Следующие пятнадцать минут я буду помнить всю свою оставшуюся жизнь. Ночной Париж свистел мимо, мою башку в шлеме мотало из стороны в сторону, а руки, застывшие в букве «зю», могли отвалиться в любой момент. Ноги же упорно пытались выступить в роли тормоза, как в анекдоте про пассажиров самолета без шасси.
Иногда Бернар оглядывался, и я видела его очумелое от радости и скорости лицо.

-         Боишься??? – воодушевленно спрашивал он.

-         Есть немного, - честно орала я. – На дорогу смотри!!!

В ответ мне раздавалось веселое и довольное хихиканье.

Периодически нас пытались обогнать другие мотоциклы. Бернару это не нравилось, начинались гонки. Вжавшись в седло, я наблюдала, как параллельно нам скачут старички со своими старушками, обхватившими талии пожилых «байкеров», или как вольготно себя чувствуют девчонки в миниюбках, положившие руки на плечи любимых мотоциклистов. Сдаваться не желал никто: видимо, мотоцикл подстегивает самых мирных мужчинок на демонстрацию небывалой крутизны.

Справа появился лимузин: длинный, шикарный, с люком. В люк высунулся эмоциональный браток и заорал:

«Е-мое! Офигеть!!! Поверить не могу!!!!!»

-         Он русский, это многое объясняет, - сказала я Бернару, но он намека на «Сибирского цирюльника» почему-то не оценил...

Через пару минут и я перестала намекать на что бы то ни было: мы въехали на площадь Согласия, то бишь – на Конкорд.

Ээээ, как бы вам объяснить... Вот вы на отбойном молотке сидели когда-нибудь? Понимаю, что вопрос риторический, но если да – вы поймете меня.

Зубы выстукивали техно. Шлем подпрыгивал на голове. Каждый камушек легендарной площади старался оставить свой след на том моем месте, название которого в приличном обществе обычно не произносится. «Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота»,- пронеслось в моей голове. Умирать в данном нелепом  ритме не хотелось, но это казалось неизбежным.

-         Площадь Согласия, - тоном экскурсовода сказал Бернар.

-         Я знаю.

***

У передней левой ноги Эйфелевой башни все, к счастью, закончилось. Сползая на землю, я услышала:

-         Ты как? Нормально?

-         Пока не поняла, - честно ответила я. – Вроде, жива, но это вряд ли точный диагноз.

Веселый смех был мне ответом.

***

 Японские туристы уже были на посту. Глядя на них, хотелось спросить: кто же в лавке, то есть в Японии, остался. Стройными рядами шли они гулять, наматывая круги близ башни. Доверчивые, они не всегда успевали уворачиваться от коварных аборигенов, вооруженных связками маленьких сувенирных эйфелевых.

Связка – это не преувеличение. Для удобства мелкие торговцы нанизывают эти штуки на проволоку, и издалека подобные конструкции кажутся набором огромных ключей.

Бернар от стервятников уходил с достоинством, сообщая им важно:

-         Спасибо, у нас бесплатная есть.

Далее следовал жест, как в фильме «Из жизни отдыхающих»: «А на до мной – гора Ай Петри»...

Торговцы пугались: похоже, им и в голову не приходила мысль, что настоящая Эйфелева башня может составить конкуренцию их железякам.