Этот человек подарил нам одну из самых прекрасных современных киносказок – сказку про Амели, трогательную француженку с прекрасным лицом шаловливой Одри Тоту. Сейчас он приехал в Москву с другой историей, в которой снова играет Тоту, и где опять побеждает любовь. «Долгая помолвка», описанная когда-то Себастьяном Жапризо, для Жана-Пьера Жене стала пятым фильмом. И этот фильм во Франции сразу вызвал скандал – киношные боссы обозвали картину… американской.
- Как-то вы сетовали, что успех «Амели» никогда не повторится. Вы пессимист? - Просто «Амели» - авторский фильм, а для авторского фильма завоевать всемирное признание – это чудо. Я не жду второго чуда. Конечно, я могу снять коммерческое кино в стиле «Астерикса». Успех, наверное, будет, но это будет просчитанный успех. - А вот вас, говорят, позвали пятого «Гарри Поттера» снимать… - Да, это хороший пример. Но я отказался. - Ну и ну! И почему? - Прежде всего из-за того, что начинать надо было уже в январе. А мне после «Долгой помолвки» необходимо пожить немного, иначе придется разводиться. Мне хочется путешествовать, слушать музыку, копить собственные идеи. А в «Гарри Поттере» не было бы никакой свободы: команда собрана, декорации, история - все готово. Это как-то расхолаживает. - То бишь, когда вы попробовали такой вариант, снимая четвертого «Чужого», вам этот опыт не понравился? - В то время для меня это был невероятный шанс – сделать фильм в Голливуде. Я не мог сказать «нет». - После «Амели» вы сказали, что самое сложное было – выйти из студии на улицу. В студии все было в вашей власти, а тут – Монмартр, толпы. И вот вы беретесь за «Долгую помолвку», со сложнейшими военными сценами. Каково это было? - Все прошло достаточно хорошо. Конечно, были проблемы с погодой – как только соберешься снимать солнечный день, солнце сразу прячется. - А в «Амели», говорят, вы даже цвет неба на компьютере исправляли. - Да, и в «Помолвке» мы тоже поиграли с цифровыми технологиями. - Если верить слухам, то во время съемок «Чужого» чуть не утонули Вайнона Райдер и Рон Перлман. Неужели это так опасно – сниматься в ваших фильмах? - Ну нет, не было такого. А вот с Домиником Пиноном случилась неприятность. Была подводная сцена, за Пиноном следил водолаз. И тут он вдруг решил всплыть и пойти пописать. И Пинон чуть не задохнулся. - А «Долгая помолвка» со всеми битвами обошлась без несчастных случаев? - Один раз мы сильно испугались. Там была сцена, где солдатов засыпает землей после взрыва. И у нас был такой аппаратик, который пикал, что означало: все, снято, можете вылезать. Он пропикал, - пам-пам - и никто не появляется. Тут мы попрыгали в траншею, стали в панике рыть землю. Это было действительно страшно. Внизу они там меньше перепугались, они просто не слышали сигнал. К счастью, вообще все съемки обошлись без несчастных случаев. - В ваших двух последних фильмах – даже трех, если считать «Чужого» - всегда действует женщина, а не мужчина. Она завоевывает любовь, изменяет жизни других, она ищет потерянного жениха. А он, мужчина, как-то пассивен и просто позволяет себя искать. - Ну это же женщины даруют нам жизнь. - Это да, конечно, но… Жан-Пьер Жене неожиданно начинает оправдываться: - Нет, я-то сам все же более активен. Я снимаю кино. Мы, мужчины, не созданы, чтобы давать жизнь. Поэтому мы можем только создавать разные маленькие вещи, вроде фильмов. Но это правда, что мои героини – женщины. Еще вдобавок они часто сироты, что странно. Я-то не сирота. Может, если верить психоанализу, я подсознательно мечтал убить родителей? - На вашем сайте в интернете есть какая-то странная история про карманные фонарики, из которых вы что-то делали в детстве. - Это для моего маленького театра. Мне тогда было девять лет. Я придумывал костюмы для марионеток, делал декорации и освещал все с помощью маленьких лампочек. И заставлял за все это платить своих родителей, то есть уже был продюсером. Еще у меня был стереопроектор, и для него я перемонтировал фильмы Диснея и вместе с друзьями писал к ним новые диалоги. Так я понял, что именно я хочу делать. И когда студенты меня спрашивают, что нужно, чтобы стать режиссером, я всегда отвечаю – надо снять фильм. Найти камеру, пусть любительскую, и снять. Хотя мне кажется, что это две разные вещи – хотеть снять фильм и хотеть называться режиссером. Я лично всегда хотел снимать. - Вы часто говорите про «маленькие вещи», «маленькие удовольствия», «детальки», из которых и создаются ваши фильмы. Как эти детальки попадают в вашу коллекцию? - Я думаю, что у меня что-то вроде дара – замечать маленькие сюжетики, анекдотики. Я их запоминаю, заношу в свой компьютер. «Амели» появилась именно из этой привычки – туда пошли истории, собранные за двадцать-тридцать лет! - А в Москве вы нашли пустячок, чтобы пополнить вашу коллекцию? - Ого-го, я здесь всего два дня. Постойте. Вообще-то в каждом городе для меня огромное удовольствие - это поездка на такси. Не обязательно в Москве. Ты сидишь, слушаешь включенное радио, тебя обволакивает речь, которую ты не понимаешь. Я обожаю русскую речь, то, как музыкально она звучит. А вокруг тебя – незнакомый пейзаж. Меня в этом состоянии даже пробки не раздражают. - После съемок «Амели» вы сказали, что всю свою копилку воспоминаний использовали и теперь можете успокоиться и блинную открыть. Надеюсь, это шутка? - Да, конечно. Хотя в «Долгой помолвке» у меня как раз пекут блины. - Вы как-то говорили, что режиссеру нужно 10 процентов вдохновения и 90 процентов потения. Но сами-то вы всегда детально помните именно эти 10 процентов – как пришла идея, когда, что вы при этом делали. Сценарий «Амели» начали писать, когда чемпионат мира по футболу начинался. «Долгую помолвку» задумали, неудачно покатавшись на лыжах. Иногда мне кажется, что вы это все потом придумываете, для журналистов. - Ну нет. Я вас уверяю. И лыжи – это, к несчастью, правда. Меня вытащили друзья покататься, я упал и потом сидел в отеле с книжкой Жапризо. Как раз – с «Долгой помолвкой». Ненавижу я это – снег, холод, лыжи… - Ой, как же вам в Москве-то несладко! - Ничего, все нормально. - После «Города потерянных детей» вы жаловались, что американские режиссеры копируют некоторые сцены. В «Годзилле», в «Скорости-два»… Вы пытаетесь с этим как-то бороться? - Бывают режиссеры, которые борются и судятся. Я - нет. Хотя иногда меня плагиат расстраивает. Со мной тоже случается цитировать чужие фильмы, но это, скорее, чтобы поклониться некоторым режиссерам. В «Долгой помолвке» есть такой поклон в адрес Тарковского, это сцена с ветром, который шумит над полем, цитата из «Зеркала». Но, подчеркиваю – это именно поклон. Тарковский – Мэтр. И я обожаю еще одного вашего Мэтра – Юрия Норштейна. В подтверждение Жан-Пьер показывает мне ДВД-диск с мультфильмами Норштейна. Только что ему сделали такой подарок. Француз тронут. И слегка смущен. Кстати, перевод слова «смущенный» на французском звучит почти так же, как фамилия режиссера. Просто Жене.
«Деликатесы»
|
